Крыса в котелке==>Тёмные переулки==>Лес==>Озеро
Следить за девушкой было сложно. Пока это было на улицах Лондона Арт спокойно передвигался по крышам, но когда она ушла с улиц и переместила свой очаровательный задик в Лес, стало намного сложнее. Наконец она сдалась и повернувшись двинула обратно. "Интересно при таком холоде можно что то унюхать?.." подумал Артесиз и двинул за ней.
==>Дом Мари

Роща Ветров --------

Перед самым озером олень сделал еще несколько отчаянных попыток сорваться со смертоносного курса и уйти в перелесок – еще более безнадежные, чем в начале погони. Желтые глаза отмечали все – и укоротившиеся скачки рогача, и то, как изменился постав его головы; олень начал уставать. Этот красавец не зря дожил до своих лет;  в другое время он ни за что не дал бы паре волков выгнать себя на лед, давно бы уже развернулся  и дал настырным хищникам бой – за долгие годы его жизни не один неосторожный агрессор взлетал высоко в воздух, поддетый на острые рапиры рогов – не донеси изменившийся ветер до влажного носа запах, разом вытеснивший из мощной груди все кроме липкого ужаса, гнавшего и гнавшего вперед, прочь от молчаливой, азартно стелящейся по пятам смерти. А когда  копыта заскользили по притаившемуся под снегом льду, предпринимать что-либо было уже поздно.
Уже на самом берегу волк резко вырвался вперед, стремительно сокращая те восемь-десять метров, отделяющие его и его подругу от жертвы; в тот момент, когда последняя вспышка отчаянной, предсмертной отваги начала разворачивать оленя к волкам, зверь повис на его задней ноге, перерезав сухожилие одним молниеносным отработанным ударом клыков  - и тут же резко, упираясь в снег всеми четырьмя лапами, рванул рогача на себя и в сторону, заваливая его на бок. Шелест снега, хруст льда, отчаянный перебор скользящих копыт, яростные рывки - олень перенес вес на широко расставленные передние ноги и попытался брыкнуть зверя  острым копытом – и, окончательно потеряв равновесие, опрокинулся на бок, коротким хриплым вскриком излив улыбающейся луне свой смертельный ужас. Упасть – значит умереть. Разветвленная корона с грозными острыми ножами-отростками на концах  даже не успела свистнуть в воздухе – в выпуклом, дико сверкающем от ужаса карем глазу мелькнуло темное пятно; удар; олень отчаянно забился, пытаясь подняться на ноги и раскидывая по снегу прерывистые темные полосы, горячим сверкающим веером слетающие с “подрезанной” шеи
Волк легко развернулся и вцепился  в бархатную оленью морду – и резким рывком, так что рога со скрежетом царапнули по льду, вывернул тяжелую, стонущую от боли и ужаса голову в сторону, подставив мокро блеснувшее  светло-бурое горло под клыки подоспевшей Черной. На мгновение бешено сверкающий желтый глаз скосился на волчицу – “ну же, давай, убей”

Копыта последний раз судорожно зарылись в снег, карий глаз потух окончательно, и только тогда  зверь перестал стискивать челюсти. Рогатая голова с глухим стуком свалилась на покрасневший лед. Несколько секунд волк стоял, поглядывая на приступившую к разделке  волчицу, быстро обвел окрестности  пронзительным  взглядом - и, облизнув окровавленные губы, обошел тушу со спины, хватанув по дороге пропитавшегося кровью снега. Уперевшись лапой в оленью лопатку, легко вспорол шкуру, уцепил ее клыками и несколькими сильными рывками содрал порядочный клок, обнажив влажно блеснувшие мышцы – еще горячие, парящие на морозном воздухе – тут же начавшие исчезать в его зубастой пасти.
Наконец, когда клыки пару раз царапнули по обнажившейся кости, желудок зверя, немного подумав, отсигналил, что до состояния “под завязку” ему, конечно, еще очень и очень далеко, но дальнейшее заполнение трюмов чревато некоторыми последствиями, в частности - перевоплощением из боевого крейсера в перегруженную баржу, так что, если оно ему, зверю, нужно – пускай, конечно, продолжает, он, желудок, не против. Нет, зверю оно было не нужно совершенно. Тщательно облизав губы, волк лег на снег, наблюдая за волчицей и время от времени лениво облизывая ободранную кость, а затем и вовсе положил на нее голову, ожидая, пока подруга завершит подробное изучение  внутреннего строения свежеизловленных крупных рогатых парнокопытных. Перехватив взгляд желтых глаз, насторожил уши, тут же плотно заложил их назад и, с размаху придавив лапой оленью тушу, наморщил нос, чуть обнажив клыки, резко сомкнувшиеся на обглоданной оленьей лопатке (сокровище, блин), метущий же с шуршанием по снегу  хвост наглядно демонстрировал, что есть сей демарш никакое не проявление агрессии, а самый обыкновенный выдреп от общего приподнятого состояния духа.

C приближением волчицы уши прижались еще плотнее, и внутри прижавшегося к снегу черного зверя начало нарастать  рычание, пока низкое вибрирующее крещендо не оборвалось резким щелчком клыков, оставивших на прихватизированной кости глубокие отпечатки. После чего как н в чем не бывало поднял голову и посмотрел на Черную - "чего, собственно, шумим?" - словно это она, а не он сейчас изображал из себя по уши завязший в снегу автомобиль. Поднявшись на ноги, с шумом встряхнулся, и обойдя волчицу вокруг, остановился перед ней, свесив язык и не забывая время от времени окидывать окрестности быстрым скользящим взглядом - и сделал несколько шагов вперед, подойдя к Черной совсем уже вплотную. На несколько секунд черная морда зарылась в густую шерсть рядом с аккуратным треугольным ухом Черной - и снова убралась, вывесив розовый язык и поблескивая глазами, тем самым окончательно закрепляя иллюзию, словно большой черный волк только что нашептал волчице нечто такое... этакое, что нельзя поверить даже ярко ухмыляющейся луне, все ж таки подслушавшей их секреты и теперь смеющейся где-то высоко над черным горизонтом вместе со смущенно мерцающими звездами. Волка все эти небесные сплетники не интересовали ни в коей мере; он был занят. Шершавый розовый язык вовсю гулял по черной мордахе, смывая с гладких щек следы подсыхающей крови; РАЗ! - неожиданный толчок плечом, подкрепленный содействием большой черной лапы, чуть придавившей неожиданно "прилегшую" на снег волчицу, значительно облегчил процесс "умывания", пресекая всяческие попытки типа "увернуться", "отвернуться" и прочего подобного рода саботаж. Удовлетворенно оглядев плоды своих трудов и в качестве завершающего аккорда пройдясь языком по мокрому  кожаному носу Черной, волк пошарил вокруг взглядом, подхватил со снега большой лоскут  оленьей шкуры и, пару раз трепанув его для острастки  и  покосившись на вывалянную в снегу волчицу, размашистой рысью двинулся в сторону берега, высоко задрав морду, рея по незаметно теплеющему воздуху хвостом, имея вид самый независимый и вообще даже вызывающий. Лишь чуть развернутое назад ухо выдавало тот факт, что все происходящее за спиной - будьте спокойны - отслеживается, контролируется, и вовсе не пущено на самотек, как могло бы показаться с первого взгляда.

Едва заслышав за спиной приближающийся шелест снега, волк тут же утерял весь свой независимый вид и сорвался в галоп, мгновенно вылетел на берег и помчался к лесу огромными скачками, сжимаясь и разжимаясь как огромная черная пружина, так что ветер засвистел в плотно прижатых ушах, а стиснутый в зубах лоскут шкуры действительно затрепался, словно обрывок знамени, кое во что бы то ни стало надо было уберечь от неумолимо идущего по пятам противника. Где то на середине пути от берега до темной стены деревьев одним прыжком вскочил на ствол большого поваленного дерева, присыпанный рыхлым подтаявшим снегом, поставив чертиком уши, глянул назад - и, улыбнувшись во всю пасть - ну, насколько это позволяла сверхценная ноша - махнул вниз и помчался вдоль берега, все больше забирая вправо и выкладываясь на полную, ибо с такой сменой направления значительно утерял свое преимущество в отрыве от своей любимой преследовательницы, азартно сверкающей глазами теперь уже где-то сбоку от него самого.

Оборотень поймал бросившуюся на шею девушку и тихо и счастливо засмеялся, прижимая ее к себе – горячую, чуть влажную от растаявшего снега, пахнущую опавшей листвой, талой водой и самой собой – такой хорошо знакомой и такой совершенно новой одновременно
- Я тоже тебя люблю, маленькая… - он замолчал и, не разжимая рук и не отпуская Елену, зарылся лицом в вольно растрепавшиеся черные волосы, прижавшись щекой к теплой шее и слушая тихий шелест совершенно по-мартовски влажного ветра, - Знаешь… - он улыбнулся и, не открывая глаз, так же тихо, почти шепотом, продолжил, - теперь мы будем вместе… ( короткая пауза)…долго-долго…А потом… когда нам все надоест до четриков… - глаза открылись и в упор посмотрели на Елену, - А нам надоест?...
Чуть помедлив, женские и мужские губы сблизились и долго, медленно поглощали друг друга; затем оборотень отстранился, погладил Елену по волосам – и повернулся в сторону заснеженного озера, с улыбкой легонько потянув Елену в ту же сторону
- Смотри…
Там, за широким белым полотном, над черной щеткой леса, среди гаснущих звезд, нерешительно проступало едва заметное бледно-жемчужное пятно долгожданного рассвета.
Нельзя, нельзя дразнить судьбу и обещать “долго-долго”, если вся твоя жизнь летит под мечущимся знаменем “Здесь и Сейчас”. Но оба внутренних голоса молчали, и это неестественное молчание, царящее внутри вместо целого полагающегося залпа более или менее удачных комментариев по поводу чьего-то очередного острого приступа провидчества и судьбоглядчества уже само по себе было недобрым знаком. Наверное, вот так же когда-то, много веков назад, Адам и Ева стояли под тем же самым небом и встречали свой последний рассвет в раю. Но оборотень не верил в библейские сказки, да и просто устал от всяких дурных предзнаменований – и оно прошло мимо вместе с отступающими, неохотно пятящимися  тенями  угасающей ночи.

Оборотень оторвал взгляд от светлеющего горизонта и, легонько притянув Елену, поставил ее перед собой и обнял сзади за плечи, тесно прижав к себе и прикрывая от налетающих порывов ветра
- Замерзла?... – и потерся щекой о ее висок, чувствуя, как по ее телу пробегают мелкие волны дрожи. А так же то – все острее с каждой секундой -  что между ними нет ни единой, самой тонкой прослойки одежды, и что под руками у него скользит и горит совершенно обнаженное любимое тело, впервые за последние  (с ума сойти! чтоб этой потусторонней суке на том свете перевернуться десять раз ) трое суток. И что Елена наверняка… да нет – совершенно точно – ощущает сейчас то же самое, даже лучше - учитывая такой тесный их телесный контакт…
Но ветер, конечно, тоже был холодным. Пористый, рыхлый снег под ногами быстро превращался в синеватые лужицы. Ладно, там где трое суток, один час погоды не сделает…
- Ладно, домой так домой, - оборотень заставил себя оторваться от Елены, не удержавшись и перед тем как разжать объятия поцеловав ее в сладкие, чуть припахивающие кровью губы, - Сейчас вместе до поместья добежим, а потом я на Уврит за одеждой… потом быстро до гостиницы, забрать кое-что – и уже окончательно домой. Идет?
Улыбнулся, убирая с Елениного лица треплющийся на ветру локон, попытавшийся скрыть от него один из темных, сейчас, в сумерках, почти черных глаз
- Ну что, побежали? – и присел на корточки, уперевшись в снег чуть отставленными руками. Десять секунд… Черный волк поднялся на ноги и выжидающе  посмотрел на подругу

---------- поместье