Лерелека звонко рассмеялась.
- Живёт? Ну, разве что в трубе прячется мой отец.
Фонарщица неосторожно двинулась и тут же задела маленький закопчёный котелок, естественно, перевернув его и расплескав остатки молока.
- Ой-ой...
Жестом волшебника достав с ближайшей полки какую-то грязную тряпку, отдалённо напоминающую рубаху, Лерелека со всей энергичностью неуклюжего хозяина принялась затирать расползающееся молочное пятно. Не отрываясь, впрочем, от разговора.
- А так - не думаю, что он позволил кому-нибудь в себе жить. Он ведь живой. Честно. И послушный... Не зря же, в конце концов, ещё ни разу не устраивал пожара и ничего ненужного не жёг. - фонарщица задумчиво пожевала губами. - Я с ним часто разговариваю. Ему здесь, чёрт возьми, ужасно скучно..

Лерелека, наконец справившись с "уборкой", всё тем же жестом фокусника спрятала тряпку во всё том же неизвестном направлении.  Потом пожала плечами и полезла под кровать.
- Сейчас... - вылезла оттуда фонарщица ещё более измазанная (насколько это возможно, конечно) и с большой, пропитанной смолой щепкой в руках.
Любовно посмотрела сначала на камин, потом на щепку и задумчиво протянула:
- Хотя он, конечно, и так добрых полкотелка молока сегодня съел...
Потом посмотрела на счастливую Альбину. Сомнения рассеялись.  В конце концов, камин не растолстеет, а иногда его и побаловать можно.
- В общем на. Дай её ему и считай - вы уже почти лучшие друзья.
О ненормальности кормления камина Лерелека как всегда не задумывалась.

Камин съел щепку радостно и жадно. Вроде бы, он даже начал чавкать и трещать от удовольствия, хотя Лерелека была неуверена. С этим камином вообще ни в чём нельзя быть уверенной. Жалко только, что его гладить нельзя. Вернее попытаться можно, конечно, но было бы интересно посмотреть, что из этого получится.
Лерелека засмеялась и тоже обняла Альбину. Обнимать новую подругу и сидеть у костра было хорошо. Да. Ужасно хорошо...
- Тебе спасибо. И как я тут жила, тебя столько времени не зная?
Потом опустила глаза в пол.
Почему-то все люди привыкли любить конкретно за что-то. Обстоятельно, с причинами, с объяснениями любви и многочисленными доказательствами. До того, чтобы научить любить всех людей просто так, ни за что, наука ещё, видимо, не дошла.

- И уж точно самый необычный в моей, - ухмыльнулась Лерелека. Вампиры, перестрелки, картечь в плече, помолвка и теперь - тихое сидение у камина рядом с новой лучшей подругой-баронессой... Воистину, от такого бурного дня с ума мог бы сойти кто угодно, не только впечатлительная фонарщица. И ещё неизвестно, что будет дальше. Ибо что-то подсказывало, что это отнюдь не конец...
- Да. Невероятно здорово. - Лерелека улыбалась. Очень-очень счастливо улыбалась. И правда была счастливой.
А язык, тем временем, чесало ещё множество вопросов. Фонарщица смутилась, но не поинтересоваться просто не смогла.
- Слу-ушай... А расскажешь - как это, быть оборотнем? - Лерелека подобрала под себя ноги с склонила голову к плечу.

Лерелека засмеялась.
- Жутко необычно слушать от баронессы о том, как здорово обрасти шерстью и валяться в песке!
А тебя я не боюсь. Ещё чего не хватало. К тому же, никакой волк на меня бы не польстился. Меня уже много раз ведь пытались убить люди. А вот животные ещё ни разу. Так что волки порой бывают лучше некоторых людей. А ты и волком, и человеком хорошая.
Потом склонила голову к другому плечу. В голове было много мыслей.
- А если не становиться волчицей - убегать из поместья и становиться свободной - непозволительно и дурной тон?
Фонарщица лукаво подмигивала.

Лерелека, скинув ботинки, упала на кровать на живот и начала болтать ногами. Потом оперла голову на руки и посмотрела на баронессу.
- Предлагаю надеть на головы бумажные пакеты и отправиться пугать людей. Судя по тому, что сейчас творится в Лондоне - мы будем выглядеть ещё и не самыми невменяемыми.
На это бы стоило посмотреть, однозначно.
Законов, запрещающих ходить по улицам в пакетах, ещё не придумали. А если и придумали, Лерелека всё никак не могла добраться до них и почитать...
Поэтому в воображении уже рисовались картины двух прекрасных благородных дам, загадочно окутанных складками развевающихся плащей и скрытых от взоров простых смертных бумажными пакетами...
Фонарщица усердно затрясла головой.

Лерелекин взгляд погрустнел. Она на секунду приопустила голову, потом опять подняла. Губы дрогнули.  То ли фонарщица пыталась слабо улыбнуться, то ли готова была расплакаться. Впрочем, ни того, ни другого она не сделала. Только перевела взгляд на камин и продолжала говорить. Даже, кажется, почти спокойно с виду...
За спиной шептала Альбина. Конечно, Лерелека её не отдаст. Ни за что не отдаст. Ещё чего не хватало.
- И за это вы всю жизнь мстите оборотням? Всем, без разбору? Всей расе из-за того, что в ней встречаются плохие особи?
Фонарщица заправила за ухо прядь волос.
- Кто-то умный говорил, что прощать убийцу - значит убивать. Но одно дело прощать убийцу. А другое - расстреливать невиновных.
Лерелека подняла глаза на инквизитора.
- Среди людей ведь тоже не все хороши. Так что же - теперь перестрелять всех, да?..

На кой чёрт я перестала тогда молчать?.. Почему что-то ответила, когда меня впервые заметили в переулках?.. Сейчас бы я спала. Мирно спала в своей кровати, а не...
Фантасма говорил ерунду. В несправедливости этих утверждений как-то даже не возникало сомнений. А потом... а потом всё происходило слишком быстро. Опомнилась фонарщица только тогда, когда хрипящая Альбина уже заваливалась на спину.
И тут же захотелось стать богом или, по крайней мере, седобородым магом вроде тех, о ком пишут в книжках. Потому, что они умеют возвращать время назад (ну не могут же ведь не уметь!..), а Лерелека за всю свою жизнь единственное, чему научилась - зажигать фонари в ночи.
Девушка судорожно опустилась на пол подле подруги. Мыслилось как-то совсем непривычно здраво и хладнокровно.
Срочно врача.
Лерелека перекинула себе через плечо Альбинину руку и попыталась подняться. Потом мельком равнодушно посмотрела на Фантасма и проговорила, уже мысленно вспоминая дорогу до врача и закрывая своей спиной Альбину от инквизитора:
- Если она умрёт - за ней умру я. Если будет слишком страдать - я умру опять же. А без меня ночной Лондон погрузится во тьму окончательно.